Ништадтский мир России с Швецией.- Уход Филиппа Орлика из Швеции во Францию и из Франции в Турцию.- Уничтожение в Малороссии гетманства и введение Малороссийской коллегии.- Намерение турецкого султана идти войной под украинные русские города и меры по этому поводу царя Петра.- Политика в отношении запорожцев при преемниках Петра.- Возвращение Малороссии гетманства и просьбы запорожцев о дозволении им вернуться в пределы России.- Самовольное возвращение запорожцев на Чортомлык.- Письмо крымского хана к запорожцам, возвращение их под протекцию хана и поселение при устье речки Каменки.- Показание козака Семена Беспалого, данное графу Борису Петровичу Шереметеву о состоянии войска запорожских козаков в Каменской Сичи, о числе всего войска, о занятых им местах и о промыслах его.
Напрасно Филипп Орлик, желавший освободить Украйну "от ярма московского", возлагал свои надежды на Швецию. Пока жив был Карл XII, Орлик мог по крайней мере мечтать о том, что шведский король скоро или нескоро составит коалицию западноевропейских держав и, став во главе такой коалиции, сломит силу гордого своими успехами русского царя. Но Карл XII внезапно погиб от пули ненавистного злодея, и тогда все значение Швеции в глазах Орлика исчезло. И точно, скоро после смерти Карла Швеция, обессилевшая от продолжительных с соседями войн, под конец заключила с Россией в 1721 году в городе Ништадте вечный мир. После того Филиппу Орлику ничего другого не оставалось делать, как навсегда покинуть Швецию, и он ушел из Швеции сперва во Францию, а из Франции удалился в Турцию и поселился в городе Салониках. Теперь он все надежды свои возложил на Турцию, рассчитывая возбудить ее против России. Но расчеты Филиппа Орлика и здесь не оправдались. После окончания великой Северной войны русский царь, принявший с этих пор титул императора, приобрел огромное значение в Западной Европе и сделался полновластным хозяином у себя дома. К запорожским козакам он по-прежнему относился отрицательно и на все их просьбы о принятии в пределы России со всем Кошем отвечал отказом. В Малороссии Петр учредил мая 16 дня 1722 года так называемую малороссийскую коллегию, в смысле органа центральной власти, состоявшую из председателя и шести человек чинов штаб-офицеров, и находившуюся в городе Глухове. Тщетно гетман Скоропадский, лично ездивший в новую столицу, хлопотал об отмене малороссийской коллегии: он вернулся из Петербурга ни с чем и в июле месяце внезапно скончался тотчас по прибытии на родину. После смерти Скоропадсксго киевскому губернатору князю Ивану Юрьевича Трубецкому послан был указ смотреть и проведывать тайно, чтобы у жителей Малороссии не было пересылок с запорожским войском, с Филиппом Орликом и с прочими изменниками. С тем же предписанием послан был указ и командующему войсками на юге генерал-майору графу фон-Вейсбаху[1]. Для управления Малороссией назначен был наказной гетман, Черниговский полковник Павел Полуботок, избрание же настоящего гетмана отложено было на неопределенное время.
Такое положение дел в Малороссии лишало запорожских козаков всякой надежды на возвращение к своим родным пепелищам и им оставалось одно — сидеть в днепровском низовье под властью Крыма.
В это время русский император, закончивши продолжительную войну на западе и ставши прочной ногой у Балтийского моря, перенес свое внимание с запада на восток к Каспийскому морю и открыл поход в кавказские владения Персии. Поход этот начат был в половине лета 1722 года и продолжался под личным предводительством императора до сентября месяца того же года. Достигнув города Дербента, Петр сам повернул назад в Астрахань, а вместо себя оставил для продолжения военных действий несколько полков под начальством боевых генералов.
Известие о персидском походе русского императора немедленно дошло до турецкого султана и султан объявил, что только Порта имеет право претендовать на обладание Персией. Сторону Турции взяла Англия, которая стала подбивать султана объявить войну России. Тогда султан начал выискивать различные поводы для объявления войны русскому императору. Воспользовавшись ходившим в то время слухом о намерении русского самодержавна строить крепости в низовьях Днепра и о данном будто бы им дозволении своим подданным, донцам и калмыкам, грабить татар и запорожцев, султан отправил своего полномочного посла с представлением о том в Петербург.
Тогда русский император, желая собрать вести об истинных намерениях турок и татар, послал полтавскому наказному полковнику Черняку приказ сделать по этому поводу тайные разведки в Крыму и полученные вести доставить в Петербург. По тому приказу полковник Черняк в конце месяца ноября 1722 года отправил В Крым и в Запорожскую Сичь некоего козака Криворученка. Козак Криворученко доехал сперва до Переволочны на Днепре, а оттуда спустился на Кызыкерменский перевоз и застал там кошевого атамана Василия Титаровского [2]: кошевой провожал сичевых козаков, которые должны были сопровождать Капич-пашу, ехавшего через Крым в город Азов на комиссию. Тут Криворученко узнал, что крымская орда еще в октябре месяце, на Покров, собиралась идти на великороссийские и малороссийские города, но, получив приказание от султана воздержаться от похода до возвращения турецкого посла от русского царя, на время свой поход отложила. В своем указе султан объявлял, что если от царя не будет удовлетворения за причиненные в людях и в скоте калмыками и донцами татарам и запорожцам шкоды, а также, если не будет указа о снесении городков, которые царь приказал соорудить в низовьях Днепра, то татарам и запорожцам приказано будет идти под великороссийские и малороссийские города.
Получив подлинные о неприятельских замыслах вести, русский император поспешил предупредить о том главных генералов и командиров Киевской и Азовской губерний, а также велел послать указы о том малороссийской генеральной старшине и заодно с тем войску донских козаков [3].
Это было декабря 31 числа 1722 года, а 28 января 1725 года императора Петра уже не было в живых.
Преемница Петра Екатерина I, вступив на престол, следовала в отношении запорожского войска взглядам своего державного супруга. Апреля 22 дня 1725 года она отправила азовскому губернатору генерал-майору Григорию Петровичу Чернышеву следующую инструкцию "Объ управленіи азовскою губерніею" и об обращении с запорожскими козаками.
"Объявить тЪмъ, которые будутъ Ъздить въ Крымъ, чтобы къ запорожцамъ отнюдь не заЪзжали, и о томъ учинить заказъ крЪпкій подъ жестокимъ наказаніемъ и отнятіемъ всего того, съ чЪмъ кто туда дерзнетъ пріЪхать; а изъ крымцевъ, которые въ губернію его npіЪзжать будутъ, дать знать, чтобы они при себЪ измЪнниковъ запорожцевъ и прочихъ ни съ товарами, ни для какихъ дЪлъ въ губернію Воронежскую и никуда въ великороссійскіе города такожъ и изъ той губерніи, ни откуда чрезъ губернію ту на Запорожье съ товарами, ни за добычею и ни съ чЪмъ другимъ отнюдь не пропускали, чего на заставахъ приставленнымъ приказать смотрЪть накрЪпко подъ опасеніемъ жестокаго штрафа. А которые запорожцы будутъ приходить съ повинною или съ другими какими письмами или словесными приказами, такихъ задерживать, а о томъ писать къ генералу князю Голицыну, такожъ рапортовать и подлинныя письма присылать въ сенатъ, оставляя съ оныхъ у себя списки, а не описався въ сенатъ, съ ними, запорожцами, яко съ измЪнниками, никакой письменной пересылки отнюдь не имЪть и на ихъ письма не отвЪтствовать, также и той губерніи за обывателями смотрЪть, чтобъ у нихъ какъ съ ними, такъ и съ прочими пограничными подозрительныхъ корреспонденщй не было; а ежели будутъ происходить отъ турокъ и татаръ и измЪнниковъ запорожцевъ тамощнимъ обывателямъ всякія обиды, а поиманы не будутъ, генералъ-маіору и губернатору о всякихъ случившихся дЪлахъ въ турецкую область къ порубежнымъ пашамъ и къ крымскому хану писать; а ежели изъ нихъ измЪнниковъ, запорожцевъ, въ земляхъ императорского величества кто поиманы будутъ, и тЪхъ разыскивать, а что по розыску явится, о томъ писать въ сенатъ, а о прочей корреспонденціи съ пограничными поступать по указамъ изъ иностранной коллегіи" [4].
Так прошло еще два года и положение запорожских козаков по-прежнему не изменилось к лучшему.
Но вот вступил на русский престол новый государь Петр II и с ним пошло новое веяние в России. Малороссии возвращено было право выбора гетмана, и тогда в гетманы избран был миргородский полковник Даниил Апостол, к которому поставили в качестве руководителя русского правительственного советника Федора Наумова. Запорожцы скоро узнали о перемене дел в Малороссии, но не знали еще подлинно, кто был избран в гетманы. До них донесся слух, будто гетманскую булаву получил в Малой России знатный польский пан Сапега. В Сичи в ту пору объявился какой-то шляхтич Антон Хмелевский, как потом оказалось, бежавший из Польши от долгов и из боязни быть преданным в руки правосудия за различные подлоги. Кошевым атаманом запорожских козаков состоял в то время Павел Федоров [5]. Октября 19 дня 1727 года кошевой атаман Павел Федоров с товариством написал несколько листов на имя мнимого гетмана Сапегн с просьбой о принятии запорожцев "въ державу императорского величества и объ отпущеніи имъ ихъ винъ" и те листы отправил поляком Антоном Хмелевским и его товарищем Стефаном Козаревским. Посланные листы сперва доставлены были тайному советнику Федору Наумову; от Наумова отосланы в коллегию иностранных дел и из коллегии иностранных дел поступили в верховный тайный совет. Решением верховного тайного совета предписано было Федору Наумову и обще с ним гетману Даниилу Апостолу дать запорожскому войску через присланного поляка Хмелевского словесный ответ в таком смысле: "Если его императорское величество, какъ милосердный монархъ, усмотритъ прямое и вЪрное намЪреніе со стороны запорожцевъ исправиться въ своихъ винахъ, то тогда онъ прикажетъ принять, ихъ попрежнему въ свою державу; тогда гетманъ и тайный совЪтникъ будутъ вспомоществовать имъ. Но для того нужно, чтобы они пребывали, при томъ своемъ намЪреніи и въ вЪрности непоколебимо и для вящаго увЪренія гетмана и тайнаго совЪтника по временамъ доставляли корреспонденцію и тайную пересылку имЪли и о тамошнихъ татарскихъ и турецкихъ обхожденіяхъ гетмана и совЪтника Наумова увЪдомляли, дабы, усмотря по тому ихъ вЪрность, возможно было, при благополучномъ времени ихъ желаніе въ дЪйство привести. Сей отвЪтъ оный Хмелевскій или можетъ самъ у себя записать или можно ему и на письмЪ, но безъ всякой подписи, дать, и оного, по пристойности подаривъ, отпустить" [6].
Получив такой указ, гетман Апостол и тайный советник Наумов изложили ответ запорожскому войску на бумаге, но "безъ подписанія" и, вручив его Хмелевскому, отпустили последнего с наградою до Запорожской Сичи. Но Хмелевский, возвращаясь назад, разгласил по дороге о том, что русский император по просьбе запорожцев обещал им оказать свою милость и принять по-прежнему под свою державу. Слух об этом быстро распространился между татарами и через некоторое время дошел в самый Крым.
Запорожцы, долго не подозревая, с кем они имели дело, по возвращении Хмелевского в Сичу, написали несколько писем (кошевой атаман Павло Сидоренко марта 3 дня, войсковой судья Карп Сидоренко марта 7 дня) и отправили их в Глухов тем же Хмелевским, каким-то Добошом [7] и четырьмя простыми козаками. И кошевой атаман и войсковой судья выражали горячую благодарность подлинному гетману Даниилу Апостолу и советнику Федору Наумову за доставленный в Сичу ответ от имени императорского величества и вновь молили их принять все войско без замедления в подданство России, причем сообщали разные о неприятелях вести и передавали о том, что войско их еще далеко не в полном собрании. В заключение же просили, когда Антон Хмелевский прибудет в Глухов, отобрать у него все листы, какие при нем окажутся, самого же его задержать в Глухове и не выпускать до времени из Малой России, потому что "онъ показалъ нЪкоторое въ прежней своей посылкЪ непостоянство" [8].
Как бы то ни было, но ответ верховного тайного советника, присланный запорожскому войску через шляхтича Хмелевского, сильно взволновал все Запорожье. Гетман Даниил Апостол и советник Федор Наумов скоро извещены были через присланных к ним козаков от запорожского полковника Ивана Петрова о том, что все запорожцы хотят, забрав войсковые клейноты, оставить новую Сичу и перейти на старую под протекцию императорского величества. Такое желание охватило всех запорожцев, как бывших в Сиче, так и находившихся вдали от нее. Сам кошевой атаман Паско или Павел Сидоренко в это время находился в турецком городе Бендеpax, и его место заступал войсковой судья Карпо Сидоренко. После праздника Богоявления Господня Карпо Сидоренко получил через козака Поповического куреня Величка письмо от запорожского полковника Иванца ("который прежде былъ запорожскимъ кошевымъ") с Кубани, где он находился по приказанию хана с 1000-ю человек[ами] запорожского войска. Удержав у себя до времени письмо полковника, войсковой судья Карпо Сидоренко послал известие о том кошевому атаману в Бендеры. Когда же кошевой прибыл в Сичь и прочел поданное ему письмо полковника Иванца, то он узнал, что весть о намерении запорожского войска перейти на старую Сичь дошла даже на Кубань. Иванец писал, чтобы товариство запорожское всячески торопилось переходом под протекцию русского государя, и когда оно решится на такое дело, то чтобы кошевой дал знать о том и запорожцам, стоящим на Кубани, дабы Иванец тот же час с войском своим мог оставить стоянку на Кубани, перейти в Черкасский город и отдать себя в державу императорского величества. В случае препятствия со стороны татар, какая бы сила орды их ни была, Иванец надеется выбиться оттуда, где находится, и прибыть до Черкасского [9].
По получении таких вестей гетман Даниил Апостол и тайный советник Федор Наумов прежде всего известили о том генерал-фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына. А потом, не теряя времени, послали в Сичь нарочного козака с приказанием, чтобы запорожцы сидели неподвижно до времени в Сиче и отнюдь не показывали своей склонности к стороне императорского величества.
Ответ на донесение Апостола последовал от генерал-фельдмаршала апреля 5 дня. Князь Голицын предписывал гетману, чтобы он, как можно скорее, послал от себя кого потребно с словесным приказанием в Сичь о том, чтобы запорожцы ни в коем случае не смели покидать новой Сичи, чтобы они сидели в ней "не[п]орушно" и не чинили крымцам и никому из турецких подданных никаких шкод и зацепок; в противном случае, если только они причинят кому-либо из турецких подданных озлобление, то никогда не получат протекции императорского величества. К полковнику Иванцу князь Голицын приказывал послать известие о том, что запорожцы вовсе не переходят на старую Сичу, вследствие чего полковник должен по-прежнему держаться на Кубани и не думать являться в Черкасское. А для большей убедительности запорожцев генерал-фельдмаршал по императорскому повелению отправил в Новый транжемент и на Дон к войско[во]му атаману Лопатину два царских указа. В тех указах давалось наставление, в случае прихода полковника Иванца с запорожцами в Новый транжемент или в Черкасское, в те города отнюдь его не пускать и отослать назад, объявив ему, что о приеме его не имеется указа императорского величества, а о том, что все это делается по императорскому указу, отнюдь никому не объявлять и содержать в строгом секрете.
При всем том эти меры нисколько не успокоили запорожское войско: козаки решили так или иначе покинуть новую Сичу и вернуться на старую Чортомлыцкую Сичь: "НынЪшняя ихъ СЪчь ниже Казикермана въ семи милехъ имЪетъ свое положеніе, надъ рЪчкою Конскою, въ урочищЪ Олешкахъ, по ею сторону ДнЪпра; а въ ней нынЪ куреней 38, а людей всегда въ оной можетъ быть съ полторы тысячи; а другіе запорожцы кочуютъ куренями по рЪкамъ Богу, по Великомъ Ингулу, по Исуни, по Ингулцу, по Саксагани, по Базавлуку, по Малой и Великой Камянкахъ и по СурЪ, которыя рЪки суть по ту сторону ДнЪпра; а по ею сторону по рЪкамъ-же Протовчи, по СамарЪ и по самомъ ДнЪпрЪ по обоимъ оного сторонамъ, взявши отъ границы по самое устье ДнЪпра и Богу (Бугу); а по онымъ всЪмъ кочевьямъ и по другихъ малыхъ рЪчкахъ можетъ ихъ, запорожцовъ, считаться многія тысячи людей, толко о подлинномъ оныхъ числЪ знать невозможно" [10].
Эту-то Сичу запорожцы и решили покинуть. Каким образом все это дело произошло, о том сохранившиеся данные передают так. Мая 23 дня, в четверг, у запорожских козаков в новой Сиче, в Олешках, была рада и на той раде выбран был кошевым атаманом Константин Гордиенко. На следующий день, в пятницу, с верховьев Днепра от того места, где была старая Сичь, от устья речки Чортомлыка, пришли водой 40 малых судов и остановились против новой Сичи. Прибывшие в судах козаки, выйдя на берег реки, внезапно оковали кандалами нового кошевого Гордиенка и войскового судью за то, что они не хотели отдать им войсковые клейноты; оковав кошевого и судью, козаки вошли в сичевую церковь и забрали там церковную утварь, а также бубны, хоругви и булаву. После того козаки разбили все армянские и греческие лавки, разграбили найденные в них товары, распили все шинковые напитки, а самих торговцев заставили бежать из Сичи в Крым. Разгромив таким образом торговцев и купцов, запорожцы стали брать у богатых козаков конские табуны и другие стада: так, у одного козака Шишацкого, которого в то время не было в Сичи, захватили около 500 голов лошадей. Забрав все добро и соединившись с козаками новой Сичи, приезжие запорожцы перевезлись под Кызыкерменем через Днепр и двинулись вверх к месту старой Сичи. Для тех же козаков, которые жили ниже новой Сичи, прибывшие запорожцы послали тридцать судов с несколькими товарищами и приглашали всех поспешить в старую Сичь. Велено было, как только "низовые козаки" придут на перевоз и сядут на суда, немедленно разобрать все строения в Новой Сиче, все оставшееся предать огню, а людям идти на старую Сичь. Мая 27 дня новая Сичь была уже пуста, а сами козаки, даже те, которые жили по Днепру, по байракам и по лесам в особых пасеках и куренях, вышли в старую Сичь [11].
Гетман Даниил Апостол узнал о переходе запорожских козаков на Чортомлык июня 1 дня в бытность в Москве. Ему донесли, что о возвращении запорожского войска на прежние места особенно хлопотал самарский полковник Иван Петров, который имел намерение идти со своими козаками в новую Сичь, забрать там клейноты и запасы и "заручить всЪхъ сЪчевыхъ козаковъ перейти на старую СЪчь". Узнав о таком деле, гетман Апостол немедленно послал малороссийской генеральной старшине приказ отправить увещание эапорожцам не слушаться никаких советов самарского полковника, оставить всякое намерение о переходе на старую Сичь и сидеть мирно и тихо в новой Сичи до дальнейшего и удобного случая, чтобы не лишиться милости и протекции императорского величества и не погубить своих товарищей, находившихся в походе с кошевым атаманом Иваном Малашевичем. Такое же предписание сидеть "спокойно и нерушно" на самарских местах послал гетман и полковнику Петрову с его товариством [12].
Тем временем запорожцы, придя в старую Сичь, выбрали кошевым атаманом Ивана Петровича Гусака, заняли некоторые места по Самаре реке, написали просительный лист на имя императора Петра II и отправили его в Петербург. "Склонивши сердецъ своихъ нарушенный мысли къ благому обращенію и повернувши мизерныя главы свои до стопы ногъ вашего императорского величества, отлагаемся отъ бусурманской державы. ОсмотрЪлись мы, что вЪрЪ святой православной, церкви восточной и вашему императорскому величеству достойно и праведно надлежнтъ намъ служить, а не подъ бусурманомъ магометански погибать. Отвори сердца своего источник къ намъ, своимъ чадамъ, разрЪши ласково преступленія нашего грЪхъ и нареки насъ попрежнему сынами жребія твоего императорского. Еще-же просимъ: подайте намъ войсковое отъ рукъ своихъ подкрЪпленіе, дабы не попали мы въ расхищеніе невЪрнымъ варварамъ, ибо не знаемъ, зачЪмъ орды отъ всЪхъ своихъ сторонъ подвинулись: для того ли, что мы уже от нихъ отступили со своими клейнотами 24 мая и пребываемъ уже въ старой Съчъ, или-же они это дЪлаютъ по своимъ замЪшательствамъ" [13].
Когда весть об оставлении запорожцами новой Сичи н о прибытии их на место старой дошла в Петербург, то дело об этом июня 5 дня внесено было в верховный тайный совет. В верховном совете по этому поводу было определено: во-первыхъ, присланных от запорожского полковника Ивана Петрова в город Глухов четырех козаков вернуть из Глухова назад с таким же словесным приказом как Петрову, так и всему товариству в Сиче, с каким и раньше велено было отправить посланцев сичевых, прибавив к прежней мемории, что если запорожцы покинут турецкую сторону, то они отнюдь не будут впущены в российские рубежи. Во-вторых: хотя генерал-фельдмаршал князь Голицын и гетман Даниил Апостол и имеют императорские указы о недопущении запорожцев в российскую державу, но в подтверждение того послать к ним новый указ, чтобы князь и гетман ко всем командующим над войсками генералам, ко всем губернаторам порубежных городов, ко всем воеводам и малороссийским полковникам писали и "накрЪпко" подтвердили ни в коем случае запорожцев не принимать. "И ежели они въ которое мЪсто хотя (желая) подъ протекцію его императорского величества придутъ, съ многолюдствомъ и съ ружьемъ, такихъ отнюдь не принимать и въ границы россійскіе не впускать ни подъ какимъ видомъ и никакой имъ протекціи и защищенія нигдЪ не давать и отъ границъ отбивать ихъ оружіемъ, а подъ рукою словесно имъ приказомъ отзываться и обнадеживать ихъ секретно, что при способномъ времяни приняты они, запорожцы, будуть, и cіe имъ, фельдмаршалу и гетману, объявить запорожцамъ при случаЪ тайно чрезъ вЪрныхъ людей, а отъ другихъ содержать въ вышнемъ секретЪ". В-третьих, тех запорожцев, которые станут приходить на житье в Малую Россию с повинною и небольшими партиями, тех пропускать по прежним указам; только дать приказ офицерам, стоящим на посту, наблюдать за тем, чтобы запорожцы в один раз проходили действительно по небольшому числу [14].
После решения верховного тайного совета последовала июня 11 числа высочайшая грамота на имя генерал-фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына с приказанием "запорожцевъ многолюдствомъ и съ ружьемъ отнюдь не принимать, въ границы Pоссіи ни подъ какимъ видомъ не впускать, никакой протекціи и защищенія нигдЪ имъ не давать и отъ границъ оружіемъ отбивать". Послано было также предписание киевскому вице-губернатору, генерал-майору Штоку, с запорожцами поступать так, как в высочайшей грамоте повелено [15].
Независимо от этих мер ведено было написать в Константинополь русскому резиденту Ивану Ивановичу Неплюеву, чтобы он принес Порте на запорожское войско жалобу за то, что запорожцы, по слуху, имеют намерение оставить все указанные русско-турецкими трактатами места и поселиться у русских границ. Порта поэтому отнюдь не должна допускать запорожцев до приведения в исполнение их намерения, потому что "эти безпокойные и непостоянные люди и безъ того русскому купечеству много обидъ причиняютъ" [16].
Все эти распоряжения поставили запорожцев в крайне затруднительное положение, и тогда многие из них, не желая оставаться в войске, стали просить себе места для поселения в Малороссии. С 1 по 17 число июня принято было в городе Полтаве комендантом Чичериным 201 человек запорожских козаков, которые, по приводе их к присяге, отпущены были на житье в Малую Россию за реку Орель [17]. В числе таких поселенцев были: племянник бывшего кошевого атамана Константина Гордиенка и брат властного кошевого атамана Ивана Малашевича. Кроме больших куп приходили в города Малой России и малые кучки козаков по 10 или больше того человек. Некоторые из таких козаков, являясь в Малороссию, объявляли, что они вышли из Сичи для того, чтобы послужить несколько недель в Печерском монастыре и помолиться в нем Богу о своих грехах. Таковы были: Григорий Кулиш, Михайло Рубан, Тимофей Жила, шабельного дела мастер; Антон Волошин, Василь Читаевский и многие другие [18].
Между тем запорожские козаки и их кошевой атаман Иван Гусак, водворившись на месте старой Сичи и прождав напрасно ответа из Петербурга, снарядили депутацию из двух знатных войсковых товарищей и тридцати человек козаков от каждого куреня и отправили их с письмами (около 20 числа июня) к гетману Даниилу Апостолу. Депутаты были пропущены в город Глухов начальником украинского корпуса, богемским генералом русской службы, графом фон-Вейсбахом.
Когда об этой депутации, а равно и о том, в каком большом числе стали являться запорожские козаки для поселения в малороссийские города, узнали в Петербурге, то на имя генерал-фельдмаршала князя Голицына вновь последовал императорский указ: запорожцев, будут ли они приходить с письмами или являться без писем, в таком многолюдстве и "такого знатного и явного" числа, как принял их полтавский комендант Чичерин, отнюдь в малороссийские города не допускать; от Самары же реки их вовсе отбивать, потому что те места по мирным русско-турецким договорам не должны быть никем заселены. Гетману Даниилу Апостолу приказывалось всех депутатов от войска и от кошевого атамана Ивана Гусака числом 30 человек выслать из города Глухова и немедленно за границу проводить, сказав им то, что и раньше объявлено было всем козакам, а именно: "принять запорожское войско въ нынешнее время подъ область его императорского величества невозможно" [19].
Весть, привезенная запорожскими депутатами в Сичь, произвела там настоящий бунт. Козаки пришли в такое волнение, что грозили убить своего кошевого атамана Гусака. Тогда кошевой Иван Гусак, сильно испугавшись, тайно бежал из Сичи, взяв с собой 55 человек приближенных козаков. Оставив из своей свиты 50 человек в урочище Царекамышине (в 40 верстах от Царичанки), Гусак с пятью козаками прибыл в город Киев к графу фон-Вейсбаху и объявил ему о своем намерении покинуть навсегда Сичь и поступить под высокую державу императорского величества. О положении запорожцев в крымских владениях и в старой, у Чортомлыцкого острова, Сичи он передал такие подробности: "Въ новой СичЪ отъ крымскаго хана было намъ много притЪсненій: въ прошломъ 1727 году, въ декабрЪ мЪсяцЪ, калга-салтанъ, стоя по рЪкЪ Бугу, забралъ на промыслахъ съ двЪ тысячи козаковъ, повелъ ихъ въ БЪлогородчину и тамъ оказалъ хану нЪкоторыя противности; когда-же пришелъ въ БЪлогородчину самъ ханъ, то онъ калгу схватил и сослалъ въ Царьградъ, а запорожцевъ, бывшихъ при немъ, однихъ разослалъ на каторги, другихъ распродалъ, будто-бы за то, что они съ калгой бунтовали; а калга прежде говорилъ, что беретъ ихъ по приказанію ханскому. Видя такое насиліе, мы и стали совЪтоваться, что лучше бы попрежнему подъ державою его императорскаго величества въ своей православной вЪрЪ, нежели у бусурмана терпЪть неволю и разореніе. Но когда мы забрали хоругви и клейноты, чтобы идти в старую СЪчь, то старый кошевой атаманъ измЪнникъ Костя Гордіенко да Карпъ Сидоренко да другіе стали намъ говорить: для чего-же намъ изъ новой въ старую СЪчь идти? Намъ и тутъ жить хорошо. Однако, они насъ не могли удержать, да и не могли много говорить, боясь, чтобъ ихъ войскомъ не убили. И чтобы отъ нихъ больше возмущенія не было, то мы взяли Костю Гордіенка и Карпа Сидоренка подъ караулъ и везли ихъ подъ карауломъ до самой старой СЪчЪ и, пріехавъ туда, отколотили ихъ палками и отпустили на свободу" [20].
Все полученные от Гусака сведения граф фон-Вейсбах немедленно отправил к генерал-фельдмаршалу князю Голицыну в город Курск, присовокупив к ним известие о том, что с отходом Гусака из Сичи козаки выбрали кошевым какого-то полковника из товариства на Кошу.
По такому донесению князь Голицын послал приказ фон-Вейсбаху задержать на некоторое время Ивана Гусака в городе Полтаве, а потом, для снятия с него подлинного допроса, прислать в город Харьков, куда князь намеревался вскоре приехать, оставивши Курск.
Граф Вейсбах немедленно отправил Гусака в Харьков и в то же время к 50-ти спутникам его, стоявшим у Царекамышина, послал сказать, что в силу государева указа, запрещающего всякому к российским форпостам приезжать, он не может их в Киев принять.
Между тем князь Голицын, сняв допрос с Ивана Гусака, вернул бывшего кошевого к гетману Апостолу и приказал оставить его с 6 козаками в городе Глухове впредь до особого указа из Петербурга.
Но гетман Апостол и без того находился в большом затруднении: при нем еще с апреля месяца проживали Антон Хмелевский, Стефан Козаревский и четыре человека запорожцев, прибывшие из новой Сичи в Глухов и содержавшиеся на счет войскового скарба. Поэтому уже в октябре месяце гетман писал генерал-фельдмаршалу князю Голицыну запрос, как ему поступить с запорожцами, проживавшими в Глухове на иждивении войскового скарба. Сам от себя гетман подавал мысль, что можно было бы Ивана Гусака и других козаков, прежде него и с ним прибывших, по приведении их к присяге, или поселить в Малой России, или же отправить "въ компанію на уполыя мЪста", только с Антоном Хмелевским, как с заграничным человеком, нужно было иначе поступить. Не получив, однако, никакой по этому поводу от генерал-фельдмаршала князя Голицына резолюции, гетман Апостол обращался с тем же вопросом ноября 11 дня со всеподданнейшим челобитьем к императорскому величеству, дабы "его императорское величество повелЪлъ учинить опредЪленіе и прислать указъ о томъ" [21].
Так прошел весь 1728 год. Настал 1729 год, и просьбы запорожцев о принятии их под скипетр русского императора по-прежнему оставались напрасны, хотя о принятии запорожских козаков в Россию хлопотал в это время сам главнокомандующий украинской армией князь Михаил Михайлович Голицын. Но князю Голицыну от имени императорского величества ответили, что запорожцев можно только обнадеживать в принятии их на будущее время на прежние места, теперь же следует отказывать до тех пор, пока "не обнаружится явная противность съ турецкой стороны" [22].
При всем том запорожцы все еще надеялись, что положение их изменится к лучшему и потому вовсе не думали покидать старую Сичу. В Константинополь и в Бахчисарай дошел даже слух о том, будто запорожцы думают укрепить свою Сичь. По этому поводу около 1730 года [23] прислан был к запорожскому войску от бендерского Номан-паши такого содержания запросный лист: "Письмо къ запорожскому кошевому атаману и всЪмъ козакамъ. Въ назарейскомъ законЪ знатнымъ кошевому, атаманомъ(-амъ) и всЪмъ козакамъ (которыхъ конецъ да будетъ щастливъ и благополученъ). Черезъ cіe извЪстно вамъ да будетъ что вы, когда были въ подданствЪ свЪтлЪйшаго и высочайшаго хана крымскаго, тогда жили на земляхъ блистательной Порты, а нынЪ россіяномъ въ подданство отдались, а понеже сверхъ того, что вы въ томъ мЪстЪ, гдЪ нынЪ обрЪтаетесь и живете и подобно городу нЪкоторое строеніе строить начали, о чемъ услышала блистательная Порта, того ради блистательная Порта опредЪлила и послала отъ Эдикли заимовъ почтеннаго Ахметъ-агу подлинно осмотрЪть и освидЪтельствовать, какое строеніе и подобно городу строить начали и гдЪ и въ какомъ мЪстЪ, дабы оной и обстоятельно съ изъясненіемъ высочайшей ПортЪ донесъ съ которымъ агою и отъ свътлЪйшаго и высочайшаго хана крымскаго с указом ханской(-ій) ага посланъ [24] со онымъ и я отъ себя къ вамъ письмо послалъ, и Богу изволшу по прибытіи ихъ къ вамъ, то вы оному отъ Порты опредЪленному агЪ беэъ всякого противленья ему покажите, гдЪ вы живете и въ какомъ мЪстЪ и какое строеніе здЪлали, и сЪ какимъ намЪреніемъ подлинно объявите и его агу возвратите. Въ прочемъ миръ да будетъ надъ правослЪдующими" [25].
В письме самого хана Каплан-Герая, приложенном к листу бендерского паши, написано было следующее: "Въ назарейскомъ законЪ знатнымъ запорожскому кошевому, атаманомъ и всЪмъ козакамъ высочайшій указъ нашъ въ томъ состоитъ. Пребывающій при насъ вашъ атаманъ [26] хорунжаго своего съ письмомъ своимъ къ вамъ отправилъ, съ которымъ и сей указъ нашъ къ вамъ посланъ-же и по полученіи сего что помянутый атаманъ къ вамъ въ письмЪ своемъ писалъ и чрезъ того посланного словесно вамъ говорить приказывалъ, обо всемъ томъ здЪсь съ нами имЪлъ онъ разговоры и по силЪ чего и къ вамъ писалъ, и тому вЪрьте и Богу изволшу, ежели тому увЪритесь, всЪмъ вамъ на ползу будетъ. И такода будетъ вамъ известно. Капланъ-Гирай ханъ, сынъ Селимъ-Гирей хана" [27].
Из письма хана Каплан-Гирая можно усмотреть, что посылка знатных турецких и крымских представителей в старую Сичу имела целью не столько осмотр какого-то "строенія" на Сиче, сколько желание завести сношения с запорожцами и вновь привлечь их на жительство в крымские места.
Желание хана вполне совпадало с настроением запорожцев. Запорожцы, прожив в течение двух лет в старой Чортомлыцкой Сиче и не добившись принятия войска под российскую державу, по необходимости должны были снова вернуться в протекцию крымского хана. Прийдя к такому решению, они написали брату крымского хана Каплан-Герая Ор-бею лист об отмене своих намерений "идти подъ Москву" и о желании снова вернуться "подъ крыло крымской стороны".
Брат хана, получив запорожский лист, немедленно отослал его Каплан-Гераю, и Каплан-Герай поспешил послать запорожцам через "гетмана" дубоссарского свой ответ на их лист. В ответном письме Каплан-Герай извещал запорожцев, что лист, присланный ему войском, весьма утешил и обрадовал как его самого, так и всех приближенных его: как сам хан, так и все бей, мурзы и весь крымский народ стараются о безопасности запорожских козаков и желают им всякого добра. Хан обещает принять запорожцев ласково как гостей и оказывать им такую же приязнь и любовь, как и раньше оказывал, защищать "обороною и страннолюбіемъ", как раньше защищал, возвратить им все то, что они перед тем имели, а для оседлости дать полную волю избрать место, где сами пожелают. Впрочем, для их пользы и прибыли, а для собственного ханского удобства, советовал им стать Кошем на том месте, на котором они сидели до ухода на Чортомлык. Склоняя запорожцев всячески к возвращению в Крым, Каплан-Герай выставлял им на вид и то, что того же желает Филипп Орлик, их настоящий вождь, который до этих пор находился в Салониках, а теперь "для соединенія къ хану пришелъ". Он пишет хану лист, посылаемый ханом запорожцам при собственном листе на Чортомлык. Орлик также старается о благе и пользе всех запорожских козаков, и нужно верить всему, что он пишет к ним. Его совет тем обязательней для них, что он их вождь и глава. Сам хан еще раз уверяет добрых молодцев, что если они вернутся назад и займут указанные им места, то ни от крымского панства, ни лично от самого хана никакого насилия и никакой неправды не будут иметь [28].
Поселившись при устье Каменки, запорожцы по-прежнему думали лишь о том, как бы им так или иначе вернуться к прежним своим местам. Обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали им. В то время генерал русской службы богемский выходец граф фон-Вейсбах подал императрице Анне Иоанновне проект об укреплении южных границ России от набегов со стороны мусульман. Этим проектом предлагалось провести целую линию редутов и крепостей от Новобогородицкого городка у реки Самары до реки Северного Донца у границ Изюмской провинции. Высочайшее повеление о сооружении этой линии крепостей, получившей впоследствии название старой украинской линии, последовало июня 25 дня 1731 года. Начальником этой линии назначен был сам создатель проекта граф фон-Вейсбах. Ставши лицом к лицу с самим делом, граф Вейсбах скоро убедился, что охранение этой линии дело чрезвычайной трудности и что в этом случае могли бы большую услугу оказать запорожские козаки. Прийдя к такой мысли, граф Вейсбах начал всячески стараться о возвращении запорожского войска на прежние места. Вследствие этого августа 31 числа означенного года по воле императрицы Анны Иоанновны граф Вейсбах послал тайное письмо к кошевому атаману Ивану Малашевичу в Сичь и в том письме писал, что государыня императрица, видя искреннее желание со стороны запорожского войска служить российскому престолу, как прежде, через него, графа, словесно обнадеживала на принятие войска под свой скипетр, так и теперь, через него же, дает надежду войску на возвращение в прежние пределы; но войско должно ожидать того момента, когда последует разрыв Турции с Россией, а пока такое обещание кошевой должен хранить в строжайшей тайне [29].
При всем том в таком ожидании запорожцам пришлось прожить целых два года.
О состоянии запорожского войска за это время можно судить по показанию козака Семена Беспалого, данному в 1733 году сентября 16 дня в городе Киеве графу Борису Петровичу Шереметеву. Семен Беспалый — уроженец местечка Чернух Лубенского полка, сын козака Федора по прозвищу Ковтуненка. Он отъехал на новую Запорожскую Сичь в 1733 году, состоял в титаровском курене рядовым козаком, бывал по нарядам во многих партиях и походах, только против российских войск ни в какой "акціи" не бывал, жил в урочище Гард на Буге и очень давно задумал принести повинную русскому государю, чтобы возвратиться к родным местам. Однако, зная свое тяжкое преступление и боясь навлечь на себя смертную казнь. Беспалый до последнего времени не решался привести своего намерения в исполнение, и только теперь, узнав о милостивом указе, позволявшем всем повинившимся козакам возвращаться на свои прежние места, оставил, согласясь с компанией 36-ти человек, Сичь и пришел просить позволения жить в одном из малороссийских городов, обещаясь до конца дней своих не возвращаться в запорожские места. При этом козак Беспалый показал, что войска запорожского в четырех местах, т.е. в новой Сиче, на Самаре, на Сомове и в 38 куренях, по расчету самих же козаков, до 30000 человек да до 500 российских беглецов; кошевым атаманом у козаков Иван Белицкий, а полковником в Гарду Иван Донской. "И нынЪ оные козаки, по прибытіи ихъ (Беспалого с товарищами) изъ Гарду (по 3-е число сентября) всЪ не въ войске, а при своихъ куреняхъ и на промыслахъ, и наряда имъ отъ Порты и отъ султана никуда не бывало и о коронаціи польской у нихъ не слышно ничего" [30].
Тяжелое положение запорожских rозаков под властью крымского хана.- Новые попытки со стороны запорожцев о принятии их в русское подданство.— Запорожская депутация, отправленная к графу Вейсбаху с просьбой об исходатайствовании прошения войску и ответ на ту просьбу из Петербурга.— Кончина польского короля Августа II и обращение "станиславцевъ" к крымскому хану с просьбой о причине запорожцев для борьбы с Россией.— Обращение запорожцев к фельдмаршалу Миниху с просьбой об исходатайствовании войску у русской императрицы прощения.— Милостивая императорская грамота запорожцам 1733 года августа 31 дня.— Занятие запорожцами урочища Базавлука и дипломатические наставления от императрицы русским резидентам в Константинополе относительно запорожцев.— Переписка русского резидента Неплюева с графом Вейсбахом относительно занятого запорожцами урочища.— Объяснения русского переводчика Бакунина с великим везирем Али-пашою относительно того, кому именно принадлежат места, занятые запорожцами.
Вынужденные силою обстоятельств возвратиться вновь под протекцию Крыма, запорожские козаки скоро испытали на себе всю тяжесть своего положения. Как ни уверял хан запорожцев в том, что они будут пользоваться под его защитой самыми широкими правами, но в действительности вышло совсем иначе. И в самом деле: жизнь запорожцев под властью крымского хана не могла быть приятна и сладка уже в то время, когда они оставили свои вольности у порогов Днепра и реки Чортомлыка и сошли в урочище Алешки на Кардашинский лиман. Правда, в начале своего пребывания под владычеством Крыма запорожцы пользовались разными земными угодьями, не платили ничего из своего скарба в ханскую казну, напротив того, сами получали милостивый от хана "айликъ". Но с течением времени это положение изменилось к худшему для запорожских козаков. Взамен жалованья запорожцам позволили брать соль из крымских лиманов и озер, на первых порах с некоторым облегчением против установившихся правил в Крыму, т.е. с меньшею пошлиной против той, какая обыкновенно взималась с малороссийских козаков и разных украинских промышленных людей. Потом и эта привилегия была у козаков отнята, когда дознано было, что они, под предлогом вывоза соли лично для себя, брали ее для малороссиян и продавали с некоторым в свою пользу барышом. За протекцию, которую оказывал войску крымский хан, запорожские козаки должны были посылать в поход по первому призыву хана в помощь татарам 2000 и более того человек с кошевым атаманом во главе, причем ханы всегда старались возможно дальше усылать запорожцев в поход. Так, однажды запорожцы вместе с ханом ходили в поход на черкес и дошли до реки Сулак. Этот поход они считали очень убыточным и обременительным для себя. Кроме того за ту же ханскую протекцию запорожцы не раз должны были ходить на Перекоп и бесплатно принимать участие в работах при возведении перекопской линии в числе 300 и более того человек. Последнее требование более всего не нравилось козакам, имевшим особые понятия о чести "лыцаря", несовместимые с понятием землекопа.
И чем дольше запорожцы оставались под властью крымского хана, тем больше накоплялось у них неудовольствий против бусурман. Из множества главнейшие причины неудовольствий были таковы.
Запорождам строжайше было запрещено держать при Сиче пушки. В силу этого распоряжения турки отобрали у козаков все оставшиеся при них пушки и запретили им впредь держать всякую артиллерию. Тогда произошел в Запорожьи такой случай: однажды запорожские рыбаки усмотрели после полой воды небольшую пушку в левом берегу Днепра, в урочище Каратебень, и сообщили о том кошевому атаману. Кошевой атаман, желая лично проверить показание рыбаков на месте, нашел у берега Днепра еще 50 штук пушек; однако, опасаясь, чтобы найденные пушки не были отобраны турками, он отдал строжайший приказ содержать их в одном зимовнике тайно от запорожской черни. Кроме того, запорожцам запрещалось строить какие бы то ни было укрепления как в самой Сиче, так и в других местах их поселений. Запрещалось сноситься с Россией и ездить в русские города, вести торговлю в Очакове и Крыму; дозволялось лишь получать в означенных местах товары и отвозить их не дальше Сичи, в самой же Сиче предоставлялось право торговать крымцам, очаковцам, грекам, жидам, армянам. На запорожцев накладывались разные дани, когда к ним приезжали для осмотра их войска, общественного порядка или ради другого какого-либо дела крымские салтаны и мурзы с их многочисленною свитой и прислугой: тогда запорожцы должны были воздавать им большую честь и, сколько бы они у них ни находились, обязаны были продовольствовать как их самих, так их свиту и лошадей, а на отъезде, кроме того, должны были подносить им разные ценные подарки.
Но кроме всего этого жизнь запорожских козаков под властью крымских ханов и по многим другим причинам была "зЪло претрудная".
Прежде всего крымский хан отнял у запорожцев весь Низ Днепра от Великого лимана, до самых порогов "со всЪми тамошними степными угодіями и пожитками" и отдал его во владение ногайских татар. Затем хан не раз "допускалъ великую на запорожцевъ драчу" как со стражников на татарской границе, если с ведома или без ведома их кто-нибудь из крымских невольников уходил в христианские земли или если у татар исчезали какие-нибудь пожитки, табуны коней, стада волов, отары овец или же пропадали сами хозяева-татары. Если при этом козаки уличались в покраже скота или в убийстве хозяев-татар, то за скот с них взимались деньги вдвойне или втройне, а за людей брались виновные и неповинные козаки; в случае несостоятельности виновных козаков, татары накладывали пени на весь курень, а в случае отказа со стороны куреня, виновных брали головой и только в редких случаях при обоюдных ссорах и захватах с той и другой стороны допускали обмен скотом и людьми. Кроме того, крымский хан не раз дозволял подвергать запорожских козаков смертной казни. Так было в то время, когда запорожцы защищали себя от поляков, делавших на них нападения, хватавших их в плен и даже вешавших без суда, как это не раз происходило в Брацлаве и в других пограничных польскомалороссийских городах. По праву, данному ханом полякам, однажды, вследствие жалобы ляхов на запорожцев, с последних в пользу мнимо обиженных было взыскано 2400 рублей пени. Не лучше поступали с запорожцами ханы при взаимных между собою распрях. Так, однажды, во время борьбы ханов Адиль-Герая и Менгли-Герая, когда запорожцы против собственной воли "затягнуты были" первым против второго, и когда второй "разогналъ" войско первого, то ни в чем не повинные запорожцы обвинены были ханом Менгли-Гераем в вероломстве и проданы были в числе 1500 человек на турецкие каторги. Еще худшие беды терпели запорожцы от простых татар. Так, азовские татары захватили как-то в полон несколько десятков запорожцев, ходивших на реку Калмиус за зверем, и хотя Кош просил хана освободить ни в чем не повинных козаков, но хан в том отказал Кошу. Потом хан отобрал у запорожцев крепость Кодак, всех жителей разогнал из крепости, самую крепость разорил, а город в полное владение отдал полякам. Наконец, хан запретил запорожцам строить постоянную церковь в Алешковской Сиче, а под конец начал стеснять и самую их веру православную [1].
Видя, как притеснения со стороны татар все более и более возрастают, запорожцы снова решили возобновить свои просьбы русской императрице о позволении им возвратиться на родные места. В январе месяце 1732 года к графу Вейсбаху явились три знатных запорожца с запросом" что делать войску, если крымский хан потребует от Коша вспомоществование козаками на случай похода его в Кабарду или же прикажет всему запорожскому войску перейти на другое место поближе к Крыму. Граф Вейсбах, считая себя не вправе отвечать на такой запрос запорожцев, нашел нужным снестить по этому поводу с правительственными лицами в Петербурге и до получения такого или иного ответа велел запорожским депутатам несколько времени пообождать в Киеве.
Ответ на такой запрос пришел из Петербурга лишь в марте месяце и был также неопределенный, как и вообще вопрос о принятии запорожцев под русскую протекцию. "Въ настоящее время, когда у насъ съ турками еще твердо содержится миръ, грамоты к запорожцамъ и никакого письменнаго обнадеживанія послать и ихъ всехъ вдруг въ подданство принять нельзя, ибо такой поступокъ турки могутъ почесть нарушеніемъ мирного договора, въ которомъ запорожцы означены въ турецкой сторонЪ и особливо то мЪсто, на которомъ они живутъ, и прочая земля отъ самой Самары рЪки внизъ Днепра уступлена ПортЪ; а они, запорожцы, не захотятъ отказаться отъ своихъ вольностей, звЪриной и рыбной ловли и перейти жить въ наши границы. Поэтому вы должны съ ними поступать по нашимъ прежнимъ указамъ, дЪлая имъ, при всякомъ случаЪ, тайно словесныя обнадеживанія, что послЪ, при удобныхъ обстоятельствахъ, мы ихъ примемъ, но чтобъ до тЪхъ поръ имЪли терпЪніе. Внушите имъ, чтобъ они всевозможными способами уклонялись отъ посылки вспомогательнаго отряда къ хану въ кабардинскій походъ; но если отговориться будетъ нельзя, то пусть отправятъ часть козаковъ и накажутъ имъ тайно, чтобъ они, приближаясь къ КабардЪ, отправили отъ себя кого-нибудь въ крепость св. Креста къ тамошнему командиру съ увЪдомленіемъ, сколько въ походЪ крымскихъ, кубанскихъ и другихъ войскъ и ихъ, запорожцевъ; ханъ ли самъ или какой салтанъ командуетъ и съ какимъ намЪреніемъ идетъ въ Кабарду и что командиръ крЪпости имъ прикажетъ, то-бъ они и дЪлали. Что-же касается ханскаго намЪренія переселить запорожцевъ на другую сторону ДнЪпра, ближе къ Крыму, то въ случаЪ ихъ сопротивленія ханъ станетъ искать способа накрЪпко прибрать ихъ всЪхъ въ свои руки, или подъ предлогомъ ослушанія, разорить ихъ, и съ нашей стороны тогда имъ, пока у насъ миръ съ турками, никакой помощи подать или прямо принять нельзя: и потому здЪсь разсуждается, что имъ противиться хану неподобно, пусть переходятъ безъ спора: находясь по близости къ Крыму, они могутъ удобнЪе противъ него дЪйствовать Впрочемъ, все это полагается на васъ; вы о тамошнихъ мЪстахъ можете знать лучше" [2].
Итак, запорожцам нужно было снова ждать до тех пор, пока не настанет для них благоприятный момент, т.е. пока турки и татары не нарушат мирного договора с Россией.
Такой момент настал только в 1733 году. В это время в Польше скончался король Август II, бывший саксонский курфирст. Август II имел при жизни своим противником Станислава Лещинского, но благодаря поддержке со стороны русского императора Петра Алексеевича, одержал верх над соперником и процарствовал до 1 февраля означенного года. После смерти Августа II в Польше объявились два претендента на обладание короной, Станислав Лещинский и сын умершего короля Фридрих Август. Первого желали видеть королем сама Польша и Франция, второго — Австрия и Россия. Сторонники Станислава Лещинского обратились за помощью к турецкому султану и крымскому хану, причем вспомнили и о запорожцах, находившихся под властто Крыма. Тогда рейментарь земских войск западной Украйны пан Свидзинский, отправил своего посланца с письмом к бывшему на ту пору кошевым атаманом Ивану Малашевичу и приглашал его с войском на польскую службу. Но кошевой атаман и все запорожское войско назвались подданными крымского хана и дали ответ в том духе, что без ведома своего повелителя "они ни въ какія затяги" ходить не могут. После такого ответа рейментарь Свидзинский обратился к верховному покровителю запорожцев, крымскому хану.
В свою очередь запорожцы обратились с петицией к русскому фельдмаршалу Миниху, стоявшему в то время с войсками в Малой России. Кош отправил к Миниху несколько человек посланцев и просил через них облеченного сильною властью фельдмаршала склонить императрицу принять запорожское войско под скипетр российской державы. Граф Миних, приняв запорожских посланцев, удержал их при себе, императрице же отправил собственное донесение о просьбе Коша. Положение дел в то время было таково, что запорожцы могли рассчитывать на скорый от русского правительства ответ. При константинопольском дворе находился французский посол, интриговавший там против России. Он держал при себе под именем офицера молодого Орлика, сына Филиппа, и через него рассчитывал причинить большой вред России. Для этого он отправил тайно Орлика в Запорожье и на Украйну с целью привлечь их к союзу с татарами и поднять против России. Сам Филипп Орлик в это время находился при крымском хане. Крымский же хан, оставив свою столицу Бахчисарай, проехал в Бендеры, а из Бендер бросился к реке Орели с целью набега на русские владения [3].
Таким образом сама необходимость заставила русское правительство поторопиться как можно скорей окончить вопрос с запорожцами.
Получив донесение фельдмаршала Миниха, императрица Анна Иоанновна соблаговолила, наконец, после целого ряда отказов, принять запорожцев под свое высокое покровительство. Приведение в исполнение этого дела поручено было генерал-фельдцейхмейстеру принцу Гессен-Кобургскому, состоявшему в то время на русской службе и находившемуся под начальством фельдмаршала графа Миниха. После этого августа 31 числа 1733 года послана была и самая грамота на имя кошевого атамана [4] о прощении вины запорожцев и о принятии их под власть России.
"Божію милостію отъ пресвЪтлЪйшей и державнЪйшей великой государыни императрицы и великой княгини Анны Іоанновны, всероссійской самодержицы и многихъ государствъ и земель восточныхъ и сЪверныхъ обладательницы и наслЪдной государыни и протчая и протчая и протчая. Нашего императорского величества подданному низового войска запорожского кошевому атаману " " [5] и всему будучему при тебЪ посполству нашего императорского величества милостивое слово. Мы, великая государыня, наше императорское величество, о вашемъ всеподданнЪйшемъ и всенижайшемъ прошеніи къ намъ, дабы мы милость нашу къ вам явили и вины ваши отпустили и попрежнему въ наше подданство приняли, какъ напредъ сего изъ вашихъ къ намъ листовъ, такъ особливо нынЪ отъ прибывшаго ко двору нашему нашего генерала фонъ-Вейзбаха, х которому вы, подтверждая тЪ ваши прошеніи, еще листовне отозвались, обстоятелно изустно увЪдомлены, которой(-ый) намъ о вашемъ дЪйствительномъ и вЪрномъ намЪреніи и желаніи быть вЪчно въ подданствЪ нашемъ и служить со всякою вЪрностью засвидЪтельствовалъ и представлялъ о желаніи и покорнЪйшемъ прошеніи вашемъ, дабы въ лутчую вамъ надежду и упованіе прислали мы къ вамъ всемилостивЪйшую грамоту съ прощеніемъ вашихъ винъ и съ обнадеживаніемъ о нашей монаршеской милости; по которому вашему всеподданнЪйшему и всепокорнЪйшему прошенію мы вамъ вины ваши всемилостивЪйще отпущаемъ въ той надеждЪ, что вы тЪ свои вины намъ заслужите и въ наилучшей и совершенной вЪрности къ намъ пребудите и впротчемъ, о чемъ къ вамъ вышепомянутой нашъ генералъ фонъ-Вейзбахъ, именемъ и указомъ нашимъ писать и повелЪвать будетъ, съ великою вЪрностью исполните, за что мы васъ нашею высокою милостію обнадеживаемъ" [6].
Получив, наконец, давно ожидаемую всемилостивейшую грамоту о помиловании, запорожцы, в знак своей искренней признательности, отправили декабря 11 числа графу фон-Вейсбаху письмо от всего Коша с глубокой благодарностью за исходатайствование им для войска высочайшей милости. В то время кошевым атаманом войска запорожского состоял Иван Белицкий. Белицкий извещал сиятельного графа о полученном, еще в бытность в Запорожьи кошевым атаманом Ивана Малашевича, письме от региментаря земских войск западной Украйны Свидзинского с просьбой к Кошу о подании помощи Польше в наступившую войну. Уклоняясь, как и Малашевич, от подачи всякой помощи Польше, кошевой Белицкий тем не удовольствовался, а послал приказ пограничному бугогардовскому полковнику ловить "воровскихъ затящиковъ" и присылать их в Сичь. Но в это время крымский хан Каплан-Герай, желая испытать верность запорожцев, потребовал было к себе кошевого атамана Белицкого, войскового судью Якова Тукала и всех куренных атаманов с намерением через них привести все войско к присяге на верность себе и турецкому падишаху. Однако, случившийся на ту пору в Крыму бывший кошевой атаман Иван Малашевич предупредил такое требование хана и взял на себя смелость дать ему ответ вместо кошевого Белицкого. Он заявил ханскому везирю, что кошевой всему государству крымскому как был верен, так и остается верным. Таким категорическим ответом хан вполне удовольствовался и отказался от вызова к себе властного кошевого атамана для снятия с него присяги. Донося обо всем этом графу Вейсбаху, кошевой Белицкий в то же время извещал его о проезде через Запорожье в Крым и в Константинополь сына переяславского полковника Ивана Мировича, Федора Мировича с товарищами, отправленного сторонниками Станислава Лещинского для найма орды в Польшу и, наконец, в заключение просил графа "дать запорожцамъ наставленіе, какъ имъ поступать съ крымскимъ ханомъ въ разсужденіе польскихъ вспомогательныхъ войскъ" [7]
Письмо, посланное запорожцами графу фон-Вейсбаху, характерно во многих отношениях и передает стиль, приемы и самое положение запорожского войска с особенной наглядностью.
Вот это любопытное письмо в подлинном его виде.
"СіятельнЪйшій и высокопревосходителнЪйшій господинъ генерал аншефъ, обоихъ орденовъ ковалеръ и кіевской губерніи генералъ-губернаторъ и сибирского драгунского полку полковникъ, графъ фонъ-Вейсбахъ, особливЪйшій нашъ государь и великій благодЪтель. За божіею помощію и ходатайствомъ сіятелства вашего получа мы, войско запорожское низовое, отъ вашего графского сіятелства поданную чрезъ посланныхъ войсковыхъ нашихъ копію отъ ея императорского величества изъ С-Петербурга писанную, что в оной прегрЪшенія и вины наши прежнія прощаетъ и въ протекцію и многомощную свою оборону нынЪ пріемлетъ, милостиво насъ имЪть обнадеживая, за которое ваше благодЪяніе и ходатайство при нижайшемъ нашемъ доземномъ поклоненіи, писменное наше войсковое благодареніе приносимъ и въ томъ имЪя въ рукахъ нашихъ милостивой государыни нашей надежду, какъ ея величеству, такъ и вашему графскому сіятелству усердную нашу услугу и доброжелателство приносить и объявлять долженствуемъ, яко-же и нынЪ чрезъ нарочно посланного отъ насъ, войска, господина атамана Конеловского [8] Филипа Прокофіева, о нижеозначенной здЪсь вЪдомости вашему графскому сіятелству доносимъ, то-есть: бывшій нашъ атаманъ кошевый, господинъ Иванъ Малашевичъ, Ъздилъ посланникомъ отъ войска въ Крымъ къ хану для позыву въ дЪлЪ убЪгающихъ фурджЪевъ и протчихъ невольниковъ нагайскихъ и крымскихъ и возвратясь оттуду х Кошу нашему войсковому прошедшаго ноября 29 дня объявилъ, что одни послы польскіе, которые Лещинского короля сторону держатъ, въ Стамбулъ поЪхали, и другіе с денгами къ хану в Крымъ прибыли орду подымать, а именно: одинъ посолъ Шумьянскій, другой Мировичъ, бывшаго полковника переяславскаго сынъ, и Нахимовскій (которые два подъ властію князя Вишневецкого обрЪтались) и с ними протчихъ конныхъ съ 60 людей, для которыхъ посланниковъ его ханское величество насъ, атамана кошевого, и всЪхъ куренныхъ атамановъ для искушенія и присяги, въ вЪрности-ли мы къ нему обрЪтаемся, туда къ себе насъ пригласить имЪлъ, а потомъ, увидя помянутого нашего господина Малашевича, который для позыву туда прибыль, предъ тЪми посланными полскими ханской везирь и Ширинъ-бей Джантемиръ его объ насъ допрашивали, и какъ оной Малашевичъ сказалъ, что де какъ я въ вЪрности, такъ и кошевой нашъ всему государству крымскому вЪрный и не измЪнник обрЪтается, то тогда нашъ путь остановили и къ себЪ насъ, кошевого, не призывали. ТЪже послы и cіe время въ КрымЪ обрЪтаются, ожидая, какой къ хану крымскому изъ Стамбула указъ прійдетъ, и такъ слышно, что хотятъ на помощь орду дать и разширеніе учинить. А третіе полскіе послы изъ Немирова отъ региментаря Свидинского брацлавского, партіи украинской, къ нам войску въ Кошъ съ его-жъ писмомъ сего декабря 6 дня пріЪзжали, то-есть нЪкоторые значковые товарыщи Квасневскій, который сказывалъ, что у вашего графского сіятелства, за своими нЪкоторыми интересами в ПолтавЪ былъ, а другій Колосовскій и протчіе съ ними городовые козаки, человЪк съ 10, прося у насъ, войска, къ себЪ на помощь, х которому региментарю мы, войско, отписали, что намъ ханское величество чрезъ нашего посыланного господина Малашевича ни въ какіе сукурсы безъ вЪдома своего никуда вступать не приказывалъ. И того дня мы нашъ войсковой указъ х гардовому полковнику нашему войсковому послали, чтобъ де тамъ вашихъ полскихъ воровскихъ наговорщиковъ, къ Бугу рЪкЪ приходящихъ, смотрЪлъ и имая ихъ къ намъ въ Кошъ присылалъ, дабы мы, войско, чрезъ такіе воровскіе умысли(-ы) въ какое либо у ханского величества подозрЪніе не пришли; и тако мы съ тЪмъ отвЪтомъ помянутыхъ поляковъ отправя тотчасъ по отъЪздЪ ихъ, по истинному рабскому нашему войсковому къ ея императорскому величеству доброжелателству, сію вЪдомость предлагаемъ и наставленія у вашего графского сіятелства просиимъ, какое вы намъ, войску, по силЪ того наставленіе дать изволите, ежели-бы хан крымскій орду полякамъ на помощь посылать и нашему войску съ оною итти приказать имЪлъ, что тогда намъ съ помянутымъ ханомъ крымскимъ чинить и какъ поступать, ибо и нынЪ отъ нагайцевъ нападеніе имЪемъ, которые изъ той стороны ДнЪпра лдомъ переходя вверхъ ДнЪпра выше Старой СЪчи и ниже, великую нашимъ козакамъ съ своими улусами досаду чинятъ, о чемъ хотя мы не одинажды къ ханскому величеству писали, однакожь не вЪдаемъ, чего для онъ оттуду нагайцамъ уступить не повелЪваетъ, орда же крымская, которая лЪтомъ съ двумя салтанами, Калгою и ОрбЪемъ подъ Кабарду пошла, по сіe время тамъ въ КубанЪ стоитъ. О семъ вашему графскому сіятелству донося и паки о наставленіи (какъ-бы намъ по разсужденію полского сукурса съ ханомъ крымскимъ поступать) просимъ и при семъ копію съ писма региментарского для вящей дружбы нашей прилагая, навсегда пребываемъ вашего графского сіятелства милостивого государя и благодЪтеля нашего всЪхъ благъ вЪрно желающіе и нижайшіе слуги Иванъ БЪлицкій, атаманъ кошевой войска запорожского низового с товарищи. Изъ Коша декабря 11 дня, 1733 году" [9].
Граф Вейсбах нашел все ответы, данные запорожцами, как польскому региментарю, так и крымскому хану, "вполнЪ изрядными и весьма искусными"; уведомление о посольстве "лещинцами" в Крым и в Стамбул принял к сведению и благодарил за него кошевого, прося и впредь делать такие уведомления и обещая за то милость и награду монаршую. Относительно же наставления, как вести себя с ханом, когда он прикажет идти вместе с ордой в Польщу, граф советовал отвечать, что к походу хана все будет готово, и для большего уверения в том хана начать делать приготовления к выступлению в поход, но не с тем, конечно, чтобы бусурманам служить, а с тем, чтобы верность русскому престолу показать, и потом о своих приготовлениях немедленно самого графа известить. Если же орда слишком скоро выйдет в польский поход, и хан потребует такого же скорого выступления и от запорожских козаков, то в таком случае ему объявить, что войско запорожское в Польшу не может идти, потому что там находятся русские войска, которые, узнав о выступлении запорожцев из Сичи, могут послать туда свой отряд и приказать ему разорить Сичь и все ее курени. Когда же хан потребует через посланного, настоятельно от запорожцев похода в польские города или в другие какие-либо места, то в таком случае ханскому посланному отвечать, что запорожское войско больше в подданстве хана не состоит, а находится в подданстве русской государыни; после этого ханского посланного или выгнать от себя, или же вовсе убить, и всех ногайцев, находящихся вверху Днепра выше и ниже Сичи, разорить и разогнать.
Не ограничиваясь одними наставлениями, граф Вейсбах уведомлял кошевого и о том, что в польскую область к Брацлаву и на Волынь для поиска рейментаря Свидзинского и для разорения маетностей сторонников Станислава Лещинского, отправлен под командой князя Шаховского и генерал-майора Кейта русский регулярный корпус с значительной артиллерией, с которым имеет соединиться большое войско для разорения польских маетностей и деревень. Независимо от этого поставлена в местечках Медведовке и Боровицах особая команда под начальством полковника в тысячу человек драгун для охраны запорожского войска, полковник команды, по первому требованию запорожцев, может спуститься к самой Сиче и защищать ее от бусурман. Поэтому, ввиду согласия действий, запорожцы должны уведомить графа, сколько у них может быть всего войска и что они предпримут в том случае, когда крымский хан уйдет в Польшу, т.е. двинутся ли к драгунам в Медведовку и Боровицы, или же ударятся на Крым для разорения тамошних мест. Граф Вейсбах полагал, что за выездом в Польшу орды и за невозвращением из кабардинского похода двух салтанов с ордой (которые стояли на Кубани) в Крыму осталось совсем мало татарских войск и в таком случае в нем можно было бы "знатное разореніе учинить". Запорожцы должны также сообщить, куда удобнее поставить драгун на постой, в самой ли Сичи, или же в Медведовке и Боровицах, где находился западноукраинский рейментарь. Наконец, в заключение письма граф Вейсбах просил кошевого атамана изловить одного из польских посланцев, отправленных в Стамбул, а именно сына переяславского полковника Ивана Мировича, Федора Ивановича, когда он будет возвращаться в Польшу через Запорожскую Сичь. Граф советовал кошевому ничего дурного лично Мировичу до времени не причинять, напротив того, показывать к нему полную дружбу и приязнь, пока он будет на Кошу; но потом, когда оставит Сичь, велел его догнать, внезапно схватить и доставить переволочанскому коменданту на левый берег Днепра и от коменданта арестованного в город Полтаву препроводить. В случае при нем окажется какая-нибудь казна, то деньги разграбить и разграбленное все поделить между собой. "И ежели оное учинено будетъ, то извольте въ вЪрной надеждЪ быть, что ваше благородіе отъ ея императорскаго величества получите особливо всемилостивЪйшее награжденіе" [10].
Настал 1734 год, и запорожцы все еще находились в неопределенном положении. А между тем им нужно было одно из двух выбрать — или открыто объявить себя подданными России, или же беспрекословно подчиниться во всем крымскому хану, потому что крымский хан именно в это время потребовал настоятельно, чтобы запорожцы шли в Польшу в помощь королю Станиславу Лещинскому для борьбы с враждебной ему партией. Запорожцы решились на первое. Не возражая ни словом против ханского приказания, кошевой Белицкий собрал все войско и двинулся с ним к реке Бугу. Не дойдя до Гарда, он остановился табором и послал к графу Вейсбаху гонца с запросом, как ему поступить на будущее время. Граф Вейсбах, воспользовавшись недавним набегом ногайцев, находившихся в подданстве Турции, на малороссийское село Беркут Полтавского полка, представил это дело русскому правительству как нарушение мирного трактата со стороны Турции и подал мысль императрице немедленно принять запорожцев в русское подданство для противопоставления их ногайцам. Самому кошевому он отправил в это же время февраля 12 дня гонца с таким листом: "Изъ сего моего объявленія вы и все войско запорожское низовое можете узнать, что ея императорское величество, наша всемилостивЪйшая государыня, неотмЪнное свое высочайшее соизволеніе и милость въ отпущеніи войска запорожского винъ содержитъ и въ высочайшую свою державу, а отъ бусурманскаго подданства всЪхъ васъ вЪчно освобождаетъ и въ число вЪрныхъ своихъ подданныхъ имЪть соизволитъ".
Между тем на запорожских козаков рассчитывал и крымский хан. Он составил себе план двинуться сперва к Хотину, из Хотина идти в Польшу и там сделать нападение на русских. Ввиду такого похода кошевой атаман должен был собрать несколько тысяч человек запорожского войска и отправить его к хану, сам же с куренными атаманами должен явиться в Крым в качестве заложника, а оставшихся козаков перевесть "изъ СЪчи, ближе къ Крыму, въ урочище, зовомое Алешку". После этого все запорожцы с кошевым атаманом Иваном Малашевичем, ожидая от такого приказания конечной для себя погибели, согласясь единогласно, оставили прежнее свое жилище и пошли на житье вверх Днепра на место, называемое Базавлук, куда приказали явиться и всех[-м] козакам, отправленным к хану. Сделав такое дело, они разослали от себя письма к крымскому хану Каплан-Гераю, перекопскому бею и турским комиссарам и в письмах изъяснили, что они не могут, несмотря на наряд хана, идти в помощь полякам против русского войска и своих родственников, в Малой России находящихся. После всего этого запорожцы о всех военных планах крымского хана послали известие в Киев и в то же время отправили лист государыне императрице, в котором "слезно" просили принять их, как природных подданных, до тех пор в бегах живщих, в свою протекцию, и русская императрица "по христіанству и по всенародным правамъ, отказать не могла имъ" [11].
При всем том по поводу перехода запорожцев с устья речки Каменки в урочище Базавлук очень долго еще продолжалась переписка и шли с той и другой стороны различные объяснения.
Марта 27 числа из Петербурга в Константинополь к русскому резиденту Ивану Ивановичу Неплюеву послан был "секретнЪйший" запрос о том, какого мнения будет резидент, если императорское правительство решится принять запорожское войско в русское подданство, т.е. что может воспоследовать чрез то от турок. До сих пор запорожцы не были приняты из боязни, чтобы турки не оставили своих "персидскихъ дЪйствъ" [12] и не обратились войной на Россию. Теперь императорское правительство, задумав войну с турками, принуждено держать свое намерение в строжайшем секрете до тех пор, пока не будут приведены к надежному основанию польские дела, и в этом рассуждении запорожцев, которые, на случай войны России с Турцией, могут быть весьма полезны, отпускать "не заблагоразсуждаетъ" [13].
Но еще до получения такого запроса русский резидент Неплюев послал из Царьграда через Вену в Петербург обширное донесение императрице о том, как надо поступить с запорожскими козаками ввиду слагающихся политических обстоятельств. Он не видел иного способа, как принять их в границы императорского величества, потому что "заграницею безъ разрыва никакъ содержать мира невозможно"; к тому же, как слышал резидент в столице султана, "едва-ли не противъ запорожцевъ" отправлены Орлик и его сын; в отговорку же Порте можно сказать то, что сама она приняла подданного императорского величества Дондук Омбу с калмыками в протекцию, а потому тем менее имеется оснований для русской императрицы не принимать обратно своих собственных подданных; впрочем, едва ли Порта решится объявить войну России ради одних запорожцев.
В начале апреля граф Вейсбах донес русским резидентам в Константинополе, Неплюеву и Вишнякову, о том, что запорожцы отказались повиноваться крымскому хану и перешли на урочище Базавлук и что для предотвращения прихода со стороны татар к русским границам он распорядился сделать нападение на бусурман в тыл от линии.
Русские резиденты, получив такое донесение, сообщили о взятых против татар мерах, умолчав, впрочем, о переходе из Крыма в Россию запорожцев, цесарскому резиденту и послам английскому, "дабы cіe подъ рукою внушить, чтобъ Порта не имъла никакого резона нарекать намъ на разрывъ, когда что отъ татаръ начнется". Твердая решимость со стороны запорожцев навсегда покинуть владения Крыма вполне совпадала со взглядами Неплюева, и он в новом донесении императрице опять высказывался за принятие их под протекцию России. "Ибо извольте-то въ дЪйствЪ увидеть, что Порта будетъ ихъ оружіемъ себЪ покорять, когда они впредь на всегдашнія времена къ высокой вашего императорского величества протекціи кредиту имЪть не будутъ, но еще и украинскіе то съ сожалЪніемъ примутъ, что такъ запорожцы обнадежены и оставлены найдутся, возмня ханскую протекцію сильнЪе; а ежели-же у вашего императорского величества съ турками до войны не дойдетъ, а запорожцы до негоціаціи внутрь вашего величества границъ ретируются, то можно ихъ содержать, и ПортЪ нарекать резона не будетъ, яко въ отвЪтъ ей много законной правды употребить найдемъ, а ежели-же она нынЪ къ намъ отзовется, то мы до указа вашего императорского величества въ генеральныхъ терминахъ невЪдЪніемъ отговариваться будемъ" [14].
После таких донесений послано было из Петербурга в Константинополь апреля 26 дня через киевского рейтара поручика Наковальнина обширное наставление о том, что отвечать Порте на случай запроса с ее стороны о переходе запорожских козаков к российским границам. Наставления эти были таковы.
Хотя запорожцы, как самой Порте известно, издревле подданные русских парей, единого с ними христианского закона, родились все в Малой России, где их отцы и сродники и поныне живут, но жили они в Сиче, перебегая из Малой России в различное время по-своему давнему обыкновению самовольно, и иные, пробыв в Сиче несколько времени, снова в Малую Россию, т.е. в свое отечество, возвращались. Несмотря на то, когда они, при учинении последнего вечного мира с Портой, сами добровольно в крымской стороне остались, то русские государи в них никогда не вступались, когда Кош свой они имели за русской границей, где сами иметь хотели, и в то дело русское правительство мешаться считало для себя неприличным.
Русские государи к себе их не призывали и не призывают и теперь, хотя запорожцы перешли с своего Коша на новый Кош, но русской государыне до того дела нет, так как новый Кош не в русских границах обретается и, насколько государыня уведомлена о том, запорожцы перешли на то место, где они издревле всегда свое жилище и пребывание имели, а потому чинить им препятствие в том не находится причины никакой.
Ввиду того, что крымский хан, противно вольности и обыкновению козаков, хотел насильно переселить их из Сечи к самому Крыму с намерением разобрать их по рукам, самого кошевого со всеми знатными куренными атаманами силою к себе в аманаты взять и насильно гетманом над ними явного изменника Орлика поставить, то запорожцы, как народ вольный, не допуская себя до последней погибели, принуждены были, ради своего спасения, на другое место перейти. И за то крымский хан должен подлежать нареканию, потому что такими поступками своими он к отчаянию запорожцев привел, а натурально, что всяк, видя перед собой последнюю погибель свою, старается от оной себя спасти.
А что запорожцы, будучи издревле русскими подданными и имея в Малой России своих родственников и свойственников, отказали хану идти войной против русской государыни и против русских войск, то это также вполне натурально: ведь сами же запорожцы легко могут рассудить, что, выступив против русских войной, они выступят против собственных родственников и свойственников, в русской державе обретающихся, и потому если запорожцы не хотят идти войной против своего отечества, то русской императрице пенять на них за то неприлично.
Если крымский хан, которому "накрЪпко и ненарушимо" нужно было соблюдать между обеими державами вечный мир, несмотря на то, "непріятельскія и мирнонарушительныя свои намЪренія в дЪйство производить хочетъ", то и русской императрице, в противность хану, нужно брать надлежащие меры для учинения отпора.
Впрочем, русская императрица и до последнего времени к тем запорожцам не имеет никакого отношения; запорожцы сами, ради одного своего спасения, перешли из прежнего своего Коша на новый и поселились в турецких же, а не русских границах, и если крымский хан оставит их "при прежнихъ обыкновеніяхъ" и не будет принуждать к войне против России, то они снова могут в крымскую протекцию вернуться, и императрица не станет себе присвоять их.
Но если крымский хан не оставит своего намерения всеконечно погублять их и приневоливать к войне против России и оные запорожцы к русской императрице, как к природной своей государыне, прибегать станут, то императрица по закону христианскому, тех запорожцев, как христиан и единоверцев, считает отгонять от себя неприличным и натурально не станет принуждать их к тому, чтобы они, совместно с крымским ханом, выступали врагами русского государства.
Если же хан станет жить в покое и мира не нарушит, то все минует, и обе империи, а также и все запорожцы по-прежнему останутся в покое.
Русская императрица тех запорожцев до последнего времени не принимала и принять не хотела, и если бы то учинилось и императрица позволила бы им иметь жилище в русских границах, то это "ни въ какую противность принято быть не можетъ", потому что самой Порте известно, каким образом русские изменники Дондук Омбо с товарищами, хотя они и идолопоклонники и не единоверцы туркам, приняты крымским ханом в протекцию, доныне в его области находятся и на русские области, без всякого препятствия со стороны Порты, чинили нападения и чинить продолжают. Тем менее станет решимости у русской императрицы отгонять от себя таких людей, которые и по рождению, и по христианскому закону могут называться своими.
"А все то можете заключить тЪмъ, что надлежитъ хана крымского унимать и онаго къ содержанію покоя принуждать, тогда и все склонно между обоими имперіями происходить будетъ. Можете еще ПортЪ о запорожцахъ и cіe объявить, что всЪ они до единого уроженные въ нашей имперіи и перебЪгая живутъ тамъ въ СЪчЪ изъ давнихъ лЪтъ безъ жонъ холостые, и такъ ежели-бъ повсевремянно туда оныхъ бЪгущихъ изъ нашего подданства не прибавлялось, то они, запорожцы, давно всЪ перевелись, понеже плодиться имъ въ СЪчЪ не отъ кого" [15].
О переходе запорожцев из-под власти Крыма под власть России турецкая Порта узнала по донесению хана. Донося о том падишаху, крымский хан сообщал, что хотя запорожцы и покинули свои прежние займища, но из турецких границ еще не вышли.
На основании этого донесения крымскому хану послан был приказ убедить запорожцев вернуться к прежней протекции Крыма; в случае же с их стороны сопротивления, хан должен смирить их оружием, как людей в его земле живущих. В столице султана все были в то время того мнения, что хотя запорожцы и покинули свои жилища при устье речки Каменки, но все-таки сели на землях, принадлежавших Крыму, а следовательно и Турции. "И ежели, — писал по этому поводу русский резидент Неплюев графу Вейсбаху в Киев, — у насъ съ Портою дойдетъ до разрыва, тогда невозможно тЪхъ запорожцевъ въ турецкой землЪ въ протекціи ея императорского величества содержать: как мнЪ здЪсь слышно, что Баэовъ лугь [16] мЪсто туркамъ принадлежащее, понеже вашему сіятельству извЪстно, что хотя въ трактатъ съ Портою глухо стоитъ, но въ инструментъ разграниченія 1714 года явно и ясно границы описаны и всЪ земли къ крымской сторонЪ отъ тЪхъ границъ турецкими именованы безъ изъятія, и ежели они, запорожцы, ретируются внутрь ея императорского величества границъ, тогда ихъ и во время мира принять свободно можно и ПортЪ въ отвЪтъ показанные мнЪ отъ вашего сіятельства резоны довольны будутъ" [17].
И представление русского резидента имело, как вскоре оказалось, свои основания. Вслед за водворением запорожцев на урочище Базавлуке очаковский паша донес великому везирю, что на том месте, где поселились запорожцы, которое называется "Базаглукъ", российскими людьми "начаты дЪлаться рвы". Об этих рвах очаковский паша "посылалъ спрашивать, на что то чинится, представляя, что реченное мЪсто Базаглукъ принадлежитъ къ области Порты оттоманскія". На такой запрос паше ответствовано, что те рвы делаются с намерением, "дабы въ томъ мЪстЪ, по указу россійского двора, крЪпость построить и что помянутое урочище Базаглукъ не къ блистательной ПортЪ, но къ россійскому государству принадлежитъ".
Донесению очаковского паши придали в Константинополе должное значение. Великий везирь Али-паша находил нужным для разузнания дела отправить на урочище Базавлук полномочных от Порты лиц с тем, чтобы они сделали "истинное и прилежное освидЪтельствованіе", кому в действительности принадлежит урочище Базавлук. К доверенным лицам от Порты русский резидент должен был присоединить избранных от себя лиц, и после того уже иметь те или другие разговоры о Базавлуке. Во всяком случае и как бы то ни было, строить крепости близ границ с обеих сторон, в силу мирного трактата нельзя.
На такое представление великого везиря русский резидент дал уклончивый ответ. Он говорил, что о строении крепости на урочище Базавлуке не имеет от своего двора никакого известия и подлинно не знает, кому то урочище принадлежит; но смеет уверить блистательную Порту, что от двора ее императорского величества "отнюдь такого указа не учинится, чтобъ строить крЪпости не токмо на мЪстахъ, блистательной Портъ принадлежачих; но ниже на такихъ, о которыхъ заключенный между обЪими имперіями трактатъ возбраняется". По всему этому русский резидент не находил нужным посылать от себя человека на урочище Базавлук для осмотра его и советовал великому везирю прежде всего войти в сношение с начальником украинского корпуса графом фон-Вейсбахом, "для достовЪрнаго освидЪтельствованія", кому подлинно принадлежит урочище Базавлук. Великий везирь, соглашаясь с таким представлением русского резидента, тем не менее нашел за лучшее поручить бендерскому или очаковскому паше нарядить по спорному делу комиссию. Относительно сооружения крепости он заметил, что, быть может, построение ее начато и самими запорожцами, но в таком случае Россия не имеет права принимать под свою протекцию никаких народов в землях блистательной Порты; если же она желает принять запорожцев в свое подданство, то пусть дает им места, принадлежащие российскому государству.
После такогб объяснения с великим везирем Неплюев отправил от себя поручика Наковальнина и велел ему ехать в Бендеры к местному паше, соединиться там с доверенным человеком паши и ехать вместе с ним к графу фон-Вейсбаху; доехав же до города Василькова, остановиться в нем под видом "кварантины" и там ожидать определения от графа до тех пор, пока он тем временем успеет снестись с Петербургом и получить оттуда инструкцию, как поступать в таком случае. "Пріемлю смелость всеподданнЪйше донести, — писал Неплюев по этому же поводу в Петербург, — вашему императорскому величеству слабое мое мнЪние, не соизволите-ли, ваше величество, всемилостивЪйше повелеть онымъ запорожскимъ козакамъ нынЪ войти вовнутрь границъ вашего императорскаго величества, особливо того ради, что Порта по нынЪшнимъ своимъ въ прочихъ дЪлахъ упражненіямъ и недосугамъ cіe дЪло не весьма за важное считаетъ и сама къ тому намъ поводъ подаетъ... А ежели запорожцы на мЪстЪ БазаглукЪ пребудутъ, то отъ хана крымского и татаръ нападенія и разоренія претерпятъ, а къ тому и Порта, поуспокоясь отъ нынЪшнихъ дЪлъ и видя ихъ на мЪстЪ, гдЪ ихъ будутъ охранять войска вашего императорского величества, найдетъ, что поселеніе ихъ на Базавлукъ съ правдою несходно, и если нынЪ удобный къ тому случай потеряется, то впредь въ потребное время трудно будетъ то учинить, или еще болЪе чрезъ то можетъ податься случай къ ссорамъ. Сихъ ради резоновъ я cіe дЪло (т.е. наставленіе, какъ отвЪчать в КонстантинополЪ о переходЪ запорожцевъ къ предЪламъ Россіи) при ПортЪ въ молчаніи оставилъ, понеже ежели-бъ я нынЪ ПортЪ объявилъ, что ваше императорское величество за нихъ вступаться не изволитъ, то она тотчасъ приняла-бы мЪры ихъ въ покорность себЪ привесть и то мое объявленіе и впредь себЪ во оправданіе имЪть. На томъ-же основаніи я нынЪ умолчалъ и о калмыкахъ, которые въ крымскую сторону бЪгутъ, и разсуждаю моимъ слабымъ смысломъ, что 20000 запорожскихъ козаковъ прибыльнЪе многихъ калмыковъ, куда-бы ихъ (козаковъ) не изволили употребить: въ Польшу-ли против станиславцевъ [18], или при случаЪ противъ татаръ. Если-же запорожцевъ внутрь границъ вашего императорского величества перевести невозможно, въ такомъ случаЪ, видится мнЪ, что генералъ графъ фонъ-Вейсбахъ можетъ къ пашЪ бендерскому дать такой отвЪтъ, если только на то вашего императорского величества соизволеніе будетъ, что въ Базавлукъ никакой крЪпости отъ стороны вашего императорского величества не строится и тЪмъ мЪстомъ ваше величество нимало не интересуетесь, какъ принадлежащимъ оттоманской имперіи; извЪстно, что тамъ селятся запорожскіе козаки, отъ налоговъ ханскихъ из СЪчи вышедшіе, просившіе у вашего императорскаго величества, какъ у своей законной государыни, прощенія за побЪгъ и принятія въ протекцію, въ чемъ имъ, какъ подданнымъ и единозаконнымъ, отказать было невозможно; однако-жъ вмЪстЪ съ такимъ изъявленіемъ отвЪтствовать, что когда они придутъ внутрь границъ вашего императорского величества, тогда имъ дастся протекція, а внЪ границъ вашего величества интересоваться въ нихъ не изволите, потому что вЪчную дружбу съ Портой ненарушимо содержать соизволяете, и потому если ханъ крымскій озлоблять ихъ больше не будетъ, то, может быть, они иного мЪста искать не будутъ и на БазаглукЪ останутся... А что касается угрозъ турецкихъ, то мы уже ихъ не боимся, потому что выставили два вида передъ глаза Порты: во-первыхъ, что персіяне въ рукахъ вашего императорского величества, во-вторыхъ, что ваше величество терпЪть болЪе туркамъ не будете" [19].
Но прошло еще более полугода времени, а вопрос о запорожцах все еще не был окончен.
Русский резидент Неплюев испытывал крайнее затруднение в Константинополе и не знал, как "содержать" запорожцев, т.е. считать ли их своими или же считать чужими: заняв земли возле урочища Базавлука, запорожцы не считали их принадлежащими Порте, но они не знали того, что те земли в действительности принадлежат Порте. Для разъяснения этого вопроса Неплюеву пришлось обратиться к делам 1705 года по размежеванию границ между Портой и Россией и к той переписке, которая велась в то время между начальником русской комиссии думным дьяком Емельяном Украинцовым и кошевым атаманом Константином Гордиенком. Из постановлений той комиссии ясно, что за Днепром во владении России, кроме Киева с поланками, ничего не должно быть.
Поставленный в такое затруднение, русский резидент наряжал вместо себя для объяснения с великим везирем своего переводчика Ивана Бакунина. От того переводчика резидент узнал, что Порта негодует на русское правительство не столько за принятие императрицей в подданство запорожцев, потому что Порта и сама так же поступила бы, если бы к ней пришли из России какие-нибудь магометане, сколько за то, что императрица содержит запорожцев на землях турецких и дозволяет им сооружать разные строения, чем нарушает установленные мирные трактаты и соседственную дружбу. Вечный мир, установленный между Турцией и Россией, гласит ясно, что "отъ острова, имянуемаго СЪча, всЪ мЪста суть турецкого имперія, а помянутые запорожскіе козаки нынЪ живутъ по сю сторону выше реченного урочища (то есть не къ російской сторонЪ, но къ турецкому государству), чего ради всякъ прочитающій оный трактатъ, ясно без другихъ доказательствъ увидЪть можетъ, что тЪ мЪста суть блистательной Порты, по силЪ которого трактата паки онъ верховный везирь, требуетъ, чтобъ конечно вышереченные козаки оттуда въ россійскія границы были переведены" [20].
Такое объяснение между русским переводчиком Бакуниным и великим везирем Али-пашой происходило ноября 22 дня 1734 года, а между тем запорожские козаки уже 31 числа месяца марта сидели "крЪпко и ладно" своим Кошем в урочище Базавлуке и вовсе не думали менять его ни на какое другое место.